Прочтите до конца.
«ПЯТИСОТЫЕ» ИЛИ 666-Е?
«Пятисотыми» называют тех, кто не захотел воевать, ушёл с поля боя.
Так же, наверное, можно назвать и тех, кто сейчас ночуют в кустах в лучшем климате и не могут заснуть от той войны, от которой они убежали, но которая нагнала их в их собственной совести. Иначе быть не может. Один из моих бывших коллег, кто так же чухнул, так и написал на днях из-под пальмы: «Это ад».
Только ад начался раньше. И именно потому, что он начался, многие так и не поняли, за что мы воюем.
Ад не всегда такой, как на фресках Страшного суда.
Ад часто может выглядеть очень ярко: это могут быть пёстрые шоу, фестивали извращенцев. Ад приходит в дорогой шмотке, в стендапе, где ухохатываются над тем, что свято и дорого для многих.
Костер ада может начинаться с костра «Дома-2», с телеколдуньи, со сплетен о суррогатных детях бесполых знаменитостей, с пожаренного ради лайков шашлыка на вечном огне, с испражнения на могилу в стриме, с блогера, врущего о Церкви и её священниках.
Мы это слушали, мы в этом жили, мы это смотрели, мы это кликали, мы этому аплодировали. А того, кто мог выйти и прямо сказать нам, вроде отца Дмитрия Смирнова: «Ты в аду, сынок», — мы высмеивали, забалтывали, теснили в маргиналы.
После 70-летия советского духовного морока нас стало пугать слово «идеология». И каждого, кто говорил, что «без идеи, без цели своего существования, без своего большого сформулированного проекта Россия не сможет, погибнет — это особенность русского сознания», мы так же забалтывали. И по-прежнему стыдливо меняли тему, когда нам показывали на Церковь как, может, на главный ключ к пониманию себя и России.
Мы не хотели грузиться. Нам было весело. Нам было смешно. И это был ад. Начало ада.
Потому что ад начинается не с мучений, а с бессмыслицы.
С пустоты, с украденной цели. И выросшие без неё в этом удушливом тепличном веселье, без ориентиров, кроме «бери от жизни всё», без идей, кроме жизни собой и для себя, — они не знают, за что им идти воевать.
Они не видят растерзанных матерей с младенцами, изнасилованных женщин со свастиками на животе, они проспали и просмеяли одесский Дом профсоюзов с задушенными и сожжёнными беременными, они не видят превращённые в концлагеря с пыточными донбасские города, они бегут от фактов о фашизме, от правды о репрессиях и живых щитах из мирных жителей.
Они вообще бегут от любой правды. Потому что с самого их детства им врали.
Им врали, что всё хорошо. Что цель жизни — удовольствие.
Они не знали, что мир — это — как там у Тарковского? — «зияющая рана», а не парад аниматоров. Они не знали, что герои — это те, кто сейчас за тебя умирает, а не женщина с бородой на Евровидении. Их обманули. Им никто не сказал, что смысл жизни — в Любви. Что Любви нет без Жертвы. И что без Жертвы нет Рая.
И поэтому, неспособные на жертву, сегодня они бегут, отправляя с чужих берегов эсэмэски с признаниями: «Это ад».
Это даже не «пятисотые». Это апокалиптические 666-е. Потому что главная трактовка этих трёх шестёрок — это жизнь без Бога, без седьмого воскресного дня. Жизнь без благословения.
На самом деле это ещё не до конца ад. Потому что ад до конца — это не когда страшно и больно. Ад — это когда поздно. Так Достоевский говорил.
А ещё не поздно. И вернуться из-под пальмы ещё не поздно. И всем нам — всей стране — ещё не поздно начать отложенное: выйти из лживых теплиц, увидеть, что прямо сейчас за нас умирают лучшие из нас. И наверное, каждый, увидев это, поймёт, ради чего или ради кого ему дальше жить. И как жить, если за тебя кто-то свою жизнь отдал.
И может, хоть тогда перестать стесняться Бога и разговора о главном: о чужой беде, о русской мечте и задаче, о смерти и вечном, ведь что совершенно точно — это то, что мы рано или поздно умрём.
— А дальше что?
— А давай не будем про это.
— Нет. Вот теперь давай будем.
Борис Корчевников